О тонкой материи и бурных страстях

ВИДЕЛА недавно спектакль в модном театре с претензией на новизну. Сцена сверху донизу заставлена железными клетками, символизирующими психушку, где томятся умалишенные. «Новизны» хоть отбавляй, а уходишь с чувст­вом недоумения и досады. Все это - не что иное, как демонстрация амбициозных устремлений режис­сера, взявшего на себя роль сокру­шителя театральных устоев.

Вымести с театральных подмо­стков устаревший «хлам» спешат и некоторые СМИ, с наигранным не­годованием рассуждающие о том, что «кое-где у нас порой» не отка­зываются от декораций, не срыва­ют занавес за ненадобностью, а главное (какой ужас!) выбирают пьесы, где вместо голых тел и по­хотливых движений зритель видит подлинно реалистическое искусство - живое и тре­петное, способное волно­вать и даже вызывать слезы.

Такой спектакль со­здала народная артистка СССР Татьяна Дорони­на, художественный ру­ководитель МХАТа им. М.Горького: Достоев­ский «Униженные и оскорбленные»...

Признаться, на спектакль я шла с не­понятным для меня самой предубеж­дением, что ли... Само название, за­тертое школьной программой и час­то звучавшее в бы­товой речи с оттен­ком насмешливос­ти, вызывало осто­рожный вопрос: а можно ли на теат­ральной сцене передать сложней­шие переживания и чувства, кото­рые обуревают героев гениального писателя? Оказалось - можно. Да еще как!

Охладевшему душой человеку крайняя степень напряженной страстности и страданий может по­казаться чрезмерной. Иные сцены воспринимаются как страницы еще не написанного учебника истории чувств, утерянных нами в суете и пошлости действительной жизни.

Почему негодует благородный Николай Сергеевич (артист А.Семенов) - отец Наташи (артистка Н.Гогаева)? Потому что она сбежа­ла к богатому жениху - сыну негодяя, заподозрившего честного Ни­колая Сергеевича в воровстве? Уже вокруг этой коллизии можно выст­роить ряд вопросов - для сравне­ния времени нынешнего и времени минувшего. Много ли сейчас най­дется отцов, готовых отречься от дочери, вырвать ее из дома и роди­тельского сердца только за то, что сбежала к богатому любовнику? Да какие тут могут быть возражения? Иди, дочка, тебе жить, радоваться надо, нашла богатенького. А на сцене - глубоко страдающий, ос­корбленный отец, для которого честь превыше родительской любви.

Как что-то «странное» мы, ны­нешние, воспринимаем и угрозу отцовского проклятия, которого так боится мать Наташи, прекрасно сы­гранная артисткой Л.Матасовой. Мы-то уже отучились бояться ро­дительского проклятия. Спросим себя: наши-то дети прислушивают­ся к нам? Или мы только разводим руками, видя, как деточки, цинич­но ухмыляясь, разглагольствуют об отсталости «шнурков»?

Удивили меня строчки одной газетной статьи о том, что спек­такль разоблачает богатых и за­щищает обездоленных, бедных. Думаю, что черта, разделяющая героев, проходит не по содержи­мому кармана, а по содержанию души. Полуребенок Нелли (арт. О.Глушко) - сирота, обокраден­ная князем Валковским (арт. В.Клементьев), как заклинание, повторяет: я буду работать, мило­стыню просить, но к ним не пойду. К ним - с изъеденной жестокос­тью душой, к ним - способным на ложь и подлость, к ним -поганенько тянущимся к «клубничке», где ребенка в белоснежном платье пытались продать пьяно­му купчишке. И снова на фоне страстного моноло­га Нелли возникают кар­тины современной жиз­ни: наши девушки, стоя­щие вдоль дорог и магис­тралей в ожидании «клиентов».

Выше я сказала об учебнике чувств. Так вот, молодые женщины и де­вушки, учитесь, как надо вести себя, встретив на своем пути соперницу. В телесериалах мы видели сцены с вырыванием во­лос у разлучницы-злодей­ки, с местью и расправой. На этом фоне разве не странно во­площенное благородство: любя­щие девушки Наташа и Екатерина со слезами просят друг у друга прощения за то, что полюбили од­ного и того же человека. Против грязи во всех ее прояв­лениях восстают благородные ге­рои спектакля, пройдя через позор и унижения, попранную любовь, душевную боль и страдания. Нет, спектакль - не «гербарий» увяд­ших чувств. Он — мощный призыв к борьбе за человеческое достоин­ство и духовность.